Антикризисные поручения действующего президента исполняются структурой, возглавляемой бывшим президентом, на 30%. Умом понимаешь, что это не упрек Дмитрия Медведева Владимиру Путину, а вполне традиционная «тренерская накачка» на манер легендарного наставника советских хоккеистов Анатолия Тарасова. Но, даже если за всем этим и не стоит давно ожидаемое политическим партером противостояние дуумвиров, даже если принимать во внимание терапевтический смысл номенклатурного душа Шарко, устроенного президентом исполнительной ветви власти, все равно обнажена серьезнейшая проблема – неадекватность административных возможностей российского государства стоящим перед ним задачам.

Административная реформа, которая бодро начиналась на рубеже нулевых годов, остановилась тогда же, когда и все остальные структурные реформы – пенсионная, армейская, трудовая, здравоохранения, образования, ЖКХ, естественных монополий и т. д. То есть где-то к концу первого срока президента, когда российская политическая и хозяйственная элита вбила себе в голову, что нефтяные цены будут высокими всегда. И закрутилась карусель с Куршевелем и Краснокаменском…

Реформы же в России всегда проводились сверху и неизменно прогрессивной, образованной и либеральной частью бюрократии. Вместе с остановкой административной реформы, одним из результатов которой могло бы стать улучшение качества бюрократического человеческого материала, начался отрицательный противоестественный отбор: интеллектуальный и морально-нравственный уровень российской бюрократии стал падать, а процентное соотношение либеральных технократов и нелиберальных силовиков стало резко меняться в пользу последних. Два естественных следствия этой «селекции» кадров, контрреволюции менеджеров – уже неисправимая коррупциогенность всех ветвей власти и неспособность элиты к выживанию в условиях низкой нефтяной конъюнктуры.

Сейчас речь идет даже не о реформах – просто об адекватных действиях. Не о политической воле, которую власть проявляла в 1991–1992-м годах – просто об исполнении своих же, согласованных и консолидированных решений. Но и это получается только на 30%. Таков административный потолок сегодняшней российской бюрократии, чей кадровый состав подводит итог двум путинским четырехлеткам.

Все это очень напоминает эпоху позднего Горбачева: решения, принимаемые верховной властью, либо не исполняются, либо просто не доходят до исполнителей. Дергаешь за привычные вожжи родного Центрального комитета, обкома, райкома – а нет обратной связи. Вообще связи нет. Нет ресурса, нет инструментов. Есть непроходимость сигналов через деморализованную бюрократию. При вполне очевидном запаздывании этих сигналов и решений: тогда, 20 лет назад, неистово боролись с искушением либерализации цен, сегодня – с девальвацией. Тогда качество элиты – аппарата Совмина Союза и ЦК КПСС – не соответствовало уровню задач, ответственности и политической воле, требовавшихся от власти. Сегодня качество бюрократии, привыкшей согласовывать важнейшие решения месяцами, выхолащивать содержание любых нормативных актов, править законы даже после главы государства, не исполнять решения, таково, что ставится под вопрос сама возможность адекватного управления страной. И вовсе не потому, что наверху сидят дураки – это просто не так по факту.

А потому, что сформировавшаяся государственная система эпохи низкой нефтяной конъюнктуры не адаптирована для решения задач, чье интеллектуальное наполнение превышает планку простого увеличения бюджетных расходов. Сузить компетенцию суда присяжных, удлинить срок полномочий президента, расширить толкование шпионских и изменнических статей Уголовного кодекса – это пожалуйста. А разрулить проблемы с кризисом – это уже не про нас…

Вот и хватается президент за альтернативные вожжи: встречается с забытым профсоюзным деятелем Шмаковым, генпрокурором Чайкой – им теперь разрешать «трудовые споры» с уволенными и озлобленными работниками, не получившими помощи от импотентной бюрократии. Как понимали несколько лет назад административную реформу? Пожалуй, только как сокращение числа замов министров. А еще были какие-то нудные административные регламенты, бюджетирование, ориентированное на результат, устранение дублирующих функций ведомств. Фу, скука какая! Возможно, имплантация этой тоски зеленой в госаппарат и не решила бы всех задач, но хотя бы обеспечила сегодня «безоткатное» прохождение команд и финансовых потоков сверху вниз. А так глава государства оказался заложником административной системы, заполненной менеджерами с «государственным мышлением» («государство – это мы»), которые любой разговор начинают со слов «Покажи мне в проекте этого документа меня!», и прикормленными, слившимися с властью до взаимной неузнаваемости хозяйствующими субъектами.

Равноудаление поселило в российском предпринимательском слое страх. Равноприближение создало систему государственного бюрократического капитализма, где бюрократия уже не источник реформ, ответственности и политической воли, а монопольный игрок сразу на нескольких рынках. Но игра-то закончена: даже если вы проглотили кусок работающего бизнеса, теперь он как кость в горле: на его поддержание нет ресурсов. А если ресурсом поможет государство – нет административной способности им управлять.

То есть сегодня с последней гамлетовской прямотой не стоит вопрос, большое государство у нас или малое, либеральное или нелиберальное. «Фишка» в другом – эффективное оно или нет. Судя по тому, что Медведев намекнул на несвоевременность включения того же предприятия «Салют» в крупные холдинги (точнее, в одну всем известную госкорпорацию, пожирающую любые активы), большое государство он считает неповоротливым и неэффективным. А отсутствие либеральной административной реформы (любая реформа такого типа, которая не предполагает создания отраслевых наркоматов и НКВД, либеральная по определению) привело к ситуации управленческого паралича и формированию «тридцатипроцентного правительства». Значит, свобода все-таки лучше, чем несвобода? Даже во времена экономического кризиса?..

Андрей Колесников