Во время разрастания войны в Косово десять лет назад тогдашний министр иностранных дел Германии Йошка Фишер объяснял, что принцип, который всегда руководил им в политике, был: "Нет повторению войны; нет повторению Освенцима"! Этнические чистки и насилие в Косово, тем не менее, вскоре дали ему понять, что наступает момент, когда нужно сделать выбор между теми двумя императивами: повторение Освенцима иногда можно предотвратить только посредством войны. Идея "справедливой войны", узаконенная justa causa (обоснованной причиной), несмотря на высмеивание в течение многих лет, тем не менее, снова в моде. Это явление осуждалось, поскольку любая из воющих сторон считает свои обоснования справедливыми. Кроме того, в отсутствие беспристрастного судьи, победитель может всегда навязать свою "правду" побежденным, как это произошло с Версальским договором после Первой мировой войны.
По мере того как "справедливые войны" начинают возвращаться, международное право также стало осуждать агрессивные ("несправедливые") войны как преступление, заслуживающие наказание, что привело к тому, что каждая из воющих сторон сегодня заявляет о том, что они борются против иностранного нападения, как это делал Гитлер в 1939 году. (Так все военные министры стали называться "министрами обороны", оставляя в размышлении по поводу того, так против кого же нужно защищать страну, если больше не осталось атакующих сторон.) Также и в этом случае, победитель выносит вердикт, кто был агрессором, поэтому стоит поблагодарить удачу, что Гитлер не победил.
Конечно, по-прежнему остается возможность иностранного вторжения за пределами рамок защиты какой-либо страны, однако на это требуется резолюция Совета Безопасности ООН. Этот орган, при условии, что ни один из постоянных членов Совета Безопасности не высказывает своего несогласия, может определять, легитимированы ли военные действия "обоснованной причиной" (как правило, сегодня причиной являются значительные нарушения прав человека).
Таким образом, постоянные члены Совета Безопасности выступают как legibus soluti , т.е. суверенами, в смысле этого слова в семнадцатом веке, что означает "право на совершение безнаказанного зла". Право на гуманитарное вмешательство ограничивает суверенитет других стран. За этим скрывается то, что уважение прав человека может быть введено снаружи, с надеждой на то, что правители будут вести себя лучше, сознавая, что их могут призвать к ответственности за нарушение прав человека.
Нам еще предстоит увидеть, оправданна ли эта надежда. Тем временем, возвращение к идее "обоснованной причины" несет большой риск, что стало особенно видно во время конфликта в Грузии, когда великая держава прикрылась мантией защиты прав своих граждан в соседней стране. Если утвердить эту идею, то русские меньшинства от Балтики до Крыма могут стать часовыми бомбами.
Идея "морального безразличия" законов войны основана на признании того, что войны нельзя искоренить, что вместо этого следует стремиться к их ограничению, а их ужасы должны быть смягчены универсально применяемыми правилами поведения. Поскольку эта идея менее амбициозна, по сравнению со "справедливой войной", моральное безразличие достигло огромного успеха в смягчении ужасов войны, запретив некоторые, особенно бесчеловечные виды вооружения, заставляя армии защищать гражданское население и человечно обращаться с военнопленными, запрещая аннексии и т.д.
Пацифист Лев Толстой в своем романе "Война и мир" рассматривал это упрощение и контроль войны как циничность. Он считал, что войн вообще не должно быть. С другой стороны, Толстой оправдывал неограниченное и бесконтрольное извержение общественной злости и яростное уничтожение французских солдат русскими крестьянами. Мао бы с этим согласился. Пацифисты стремятся к пониманию войны как условий беззакония, которые необходимо отменить. Однако те, кто признают, что человечество не сможет остановить войны, вместо этого стремятся сдержать и "очеловечить" войны. Средневековые Папы пользовались этой мудростью, когда они ограничивали допустимые войны в определенное время года. Однако любой "последний" тип ведения войны отказывается от признания возможности войны в будущем, которой она может являться прецедентом. Подобная война всегда будет проходить без правил, всегда являясь тотальной. Кроме того, когда вопрос касается жизни или смерти, законы больше не действуют.
Таким образом, предметом международного права должно стать не запрещение "несправедливых" войн и разрешение "справедливых" войн, а обеспечение ведения войны с ограниченными целями, чтобы они не выходили из-под контроля. У вас должна быть возможность проигрыша без потери всего. Язык справедливости и несправедливости, а также требования безусловной сдачи и криминального воздаяния проигравшим только усиливают – даже провоцируют – тотальные войны.
Обратной стороной криминализации "агрессивных" войн является факт, что мир также больше не является надежным легальным состоянием, которое может быть закончено только с формальным объявлением войны. Когда лидеры государства решают нанести бомбовый удар по такому городу, как Белград, без формального завершения мира, они втягиваются не в войну, а в форму государственного терроризма. Терроризм одержит верх, если его менталитет поразит цивилизованный мир, а также если лидеры государств будут прибегать к террору для борьбы с террором. Борьба с терроризмом не является войной, поскольку терроризм сам по себе не является воющей стороной, он является лишь средством достижения определенной цели. Террористы при поимке подлежат криминальным санкциям и наказанию в соответствии с законом.
Страны, которые не хотят или не могут предотвратить террористическое насилие, исходящее с их территории, платят своим правом на территориальную целостность, и другие могут объявить им войну, чтобы пресечь проблему на корню. Однако те, кто придерживаются девиза "террору можно противостоять только при помощи террора", должны помнить создателя этой фразы – Адольфа Гитлера.
Роберт Шпеманн