В наши дни постепенно открывается слабость вертикали кремлевской власти, о которой всегда говорили местные либералы: когда нефтедолларов много и стабфонд похож на сундук сокровищ, государство имеет возможность говорить с позиции силы, но в момент дестабилизации у государства, прежде всего, пропадает голос: оно кричит, а его не слышно. Государство, конечно, объясняет наши проблемы как порождение национальной болезни, описанной еще Гоголем под видом взяточничества, которое ныне переросло в коррупцию. Однако разоблачая коррупцию, приходя в святой ужас оттого, что деньги, которые бросаются государством на борьбу с общенациональными проблемами, исчезают в черной дыре, государство на самом деле и является отцом коррупции. Ведь коррупция это совокупность политико-экономических ошибок государства в исторической ретроспективе точно так же, как неизбывный сталинизм можно считать исторической болезнью власти. Впрочем, к самой коррупции население относится двояко.
С одной стороны, она высасывает из населения деньги и вызывает дикое раздражение, но, с другой, она оказывается единственным способом достижения населением каких-либо ощутимых социальных результатов: через взяточничество открывается путь наверх, к улучшению качества жизни путем обхода непреодолимых законов. В нормальной жизни коррупция играет роль псевдолиберальной, закононепослушной альтернативы авторитарной, отгородившейся от интересов населения, власти, своего рода черного рынка услуг. В обстановке дестабилизации роль коррупции, как и в условиях войны, станет в России беспредельной.
Я тут недавно перед поездкой за границу зашел в государственный Сбербанк, чтобы поменять рубли на евро: увидевшие меня люди бросились ко мне с вопросом: зачем меняете? Нужно ли нам тоже поменять, чтобы спасти свои сбережения?
Таких людей в Советской Союзе называли обывателями или мещанами, но теперь их ряды пополнились теми разочарованными во всем коммунистами, которые и клеймили позором обывателей. У русского обывателя негативная генетическая память. Он знает, что если не воровать – не заработаешь, а если заработаешь – отнимут. Он живет с ощущением, что вчера закончилась война, а завтра начнется новая. Он готов и одновременно не готов к катастрофам, но если друг познается в беде, то в таком случае государство ему не друг. Эта категория граждан не либеральна и не консервативна, у нее особенная философия – философия апокалипсиса, и если запахнет жареным, она откажется от всех своих патриотических обязательств. Это – питательная среда для будущей русской революции, которая, естественно, этих граждан не пощадит – обворует в очередной раз. Но они об этом всякий раз забывают, и выбирают, как правило, антиправительственную сторону. Их паника государству не менее опасна, чем недовольство деловых элит.
Однако у государства есть огромный безответственный сторонник – категория населения, которой абсолютно все равно. Это так называемые пофигисты, которым нечего терять, потому что у них почти что ничего нет. Эта архаическая категория населения до сих пор именуется народом. Народ верит в заговоры не меньше, чем власть, и государственные каналы телевидения, транслирующие державную пропаганду, могут внушить ему практически все что хотят. В сущности, народ - это и есть святая Русь, непоколебимая в своей вечной правоте и праведном терпении, а также в нелюбви к чужим и богатым. Понятно, однако, что такой союзник государства должен постоянно находиться под опекой государства и Церкви, чтобы не выродиться в дикую стаю, готовую воспринять идеи коммунизма, фашизма или анархизма. В любом случае, сухой закон народу страшнее, чем социальная катастрофа.
Однако народ в последнее время утрачивает, будучи архаическим явлением, свои позиции. Население, вышедшее из народа, не чуждое идее модернизации страны, за последнее время окрепло. Государство остается перед фактом: оно не верит населению, население не доверят государству. Такая болезнь может в далекой перспективе привести как к перемене власти, так и распаду страны. Но скорее всего, в силу того, что государство контролирует политическое поле России, а оппозиция в разброде, летальный исход отложен на потом, и апокалипсис приведет пока лишь к тому, что население станет более бедным, а государство более жестким.
Виктор Ерофеев